До чего же трудно промолчать, когда тебя не спрашивают! Да и тема к моей вроде прямого отношения не имеет. Ну что уж там, не удержался. Есть слабая надежда, что в последний раз.
Не удержался вот от чего. Год назад на берегу Белого моря произошел разговор об экологической сложности и простоте, профессиональный разговор о фундаментальных принципах науки. Разговор был дословно зафиксирован и воспроизведен Ю. Лексиным на страницах «Знание — сила» (в номере 5 за 1986 год). Из статьи вытекает, что экологам не следует на зеркало пенять, поскольку собственная рожа крива (пословицам, как известно, не свойственна изысканность выражений). Неудачи экологических прогнозов принято списывать на сложность систем, тогда как дело в незнании некоторых простых вещей — вот мотив главного действующего лица в упомянутом разговоре, Бориса Яковлевича Виленкина. Не так сложна природа, как ее малюют, сложность лишь в том, что простоту ее непросто увидеть.
Собственно говоря, никаких возражений эта музыка у меня не вызвала. Если бы не пренебрежительная оценка трудов Римского клуба, то я готов безоговорочно подписаться под словами Б. Я. Виленкина. Скажу больше. Меня самого не раз поражало, насколько универсальны некоторые простые принципы - колебаний, автоматического регулирования и другие. Они с успехом работают в живой клетке, в организме, в экосистеме (которой, впрочем, если следовать той статье, не существует), в строении речной сети и даже в семейных и служебных отношениях людей. Одной из отличительных черт настоящего ученого я считаю умение видеть вещи немножко проще, чем они есть на самом деле. Я — за простоту. Так что повода для ссоры никакого нет. И можно бы вовсе «не возникать», тем более, что я принадлежу как раз к тем непрофессиональным экологам, по которым пустил короткую очередь Борис Яковлевич.
Все это хорошо. Но передо мной лежит статья — вы ее сейчас прочтете, если немного поднатужитесь,— про сложность экосистем. И мне, следовательно, ничего не останется, как извернуться подобно ленте Мёбиуса и соединить несоединимое: защищая правой рукой простоту, левой отстоять сложность. Сложная простота — это то самое, что не даст мне заснуть сегодня, если я немедленно не выскажусь.
Весь фокус, как мне кажется, в законе лезвия бритвы. На эту тему в журнале уже был разговор («Знание — сила» за 1983 год, № 3). Природе, по-видимому, безразлично, какой моде, залетевшей с последним ветром, следуют в научных кругах: моде на джинсовые мини-юбки, моде на модели со множеством необязательных привесок и украшений или на укороченные сверх всякой меры схемы. Это, как говорится, факт из биографии экологов, которые за все просчеты сами же и расплачиваются. Уверен в другом: природа строго контролирует сложность своих собственных систем. Есть простое соотношение, известное в теории надежности: чем больше элементов и связей содержит система, тем легче агрессивная среда находит в ней ахиллесову пяту. Кстати, в той или иной степени агрессивна всякая среда. Чтобы сохранить полезное приспособление, природа вынуждена оснащать его массой сопутствующих приспособлений, обеспечивающих дополнительную защиту, снабжение, ремонт. Выползла рыба на сушу — подавай ей легкие, ноги, новую систему терморегуляции, ориентации, новые или сильно переделанные рецепторы; поднялись птеродактили в воздух... Словом, всякое хорошее начинание должно быть наказано дополнительным многократным усложнением системы. Задумаешься, стоит ли овчинка выделки. Кажется, вывод ясен: сиди в своем болоте и не затрудняй себе жизнь пустым изобретательством.
Но у медали есть другая сторона. Без некоторой минимальной сложности тоже не прожить. Это уже закон необходимого разнообразия, открытый Уильямом Эшби. Закон уверяет, что преодолеть агрессию среды живая или любая другая система может лишь в том случае, если ее сложность не уступает сложности среды. Вывод: чем сложнее система, тем меньше шансов попасть в Красную книгу. Значит, даешь сложность? А как же уменьшение надежности?
Тривиальная жизненная ситуация: и вперед плохо и назад нельзя. Но природа умеет находить посредством проб и ошибок единственное состояние, в котором вред от «вперед» и от «назад» минимален, а польза — наибольшая, состояние, которое мы называем «оптимум». Тут, на лезвии бритвы, сходятся и заключают компромисс несоединимые сложности и простота.
Красиво вышло на бумаге, но ведь та же самая природа то и дело выскакивает из найденного с огромными трудами уютного равновесия и ищет новых усложнений и новых компромиссов между простотой и сложностью. Над всем господствует самый непонятный из всех законов, закон эволюции. Однако не слишком ли много законов для одной страницы...
Сойдем с дороги, где много славных рыцарей затупили свои копья, и попробуем разобраться в более частном вопросе: на какие надобности расходуют экосистемы (вдруг они все же существуют?) золотой фонд своей сложности, как сложность позволяет им отбиваться от наседающих со всех сторон врагов?
Итак, об уравновешенной хрупкости.
Пожалуй, двух десятков лет не прошло с тех пор, как на простор массовых средств информации кто-то выпустил поразившее слух сочетание из двух слов: «экологическое равновесие». Немного понадобилось времени, чтобы бойкая пара, обойдя, как сейсмическая волна, несколько раз вокруг земного шара, стала предметом обиходной речи и уже не останавливала на себе специального внимания. Привыкли — как будто поняли, что это за весы такие и что на них взвешивается. Не кажется противоестественным и эмоциональный довесок: «хрупкое» равновесие, хотя такое сочетание, скорее, должно вызвать образ не лесного пейзажа, а жонглера, удерживающего на лбу пирамиду из хрустальных бокалов. Hv полно, неужели природа и в самом деле готова рассыпаться от дуновения, как домик из поздравительных открыток? Уж наверно, ее бы тогда давно не существовало. Мы ведь не только любуемся, затаив дыхание, цветами и бабочками. Мы идем в природу с ружьем, с топором н спичками, въезжаем на бульдозере и экскаваторе. И тем не менее истребить зелень на поверхности суши нам пока не удалось, хотя все, что в наших силах, мы для этого делаем. Может, паника напрасна? Что такое, вообще, это экологическое равновесие?
В конце прошлого века мысль о том, что всякий комплекс живых организмов — биоценоз — развивается от неустойчивого состояния к устойчивому, равновесному, была высказана английским ботаником Клементсом, впрочем, не впервые. Заключительную фазу такого развития Клементе назвал климаксом, ряд предшествующих этапов, закономерно сменяющих друг друга, — сукцессией. Сообщества организмов, достигших климаксового состояния, неопределенно долгое время остаются постоянными по составу видов, если не меняются внешние условия. Сукцессия — это эпоха войн, неустойчивости, последовательного вытеснения одних видов другими, этих - третьими. В климаксе страсти стихают, отыскивается равновесие, заключается перемирие.
На эту идиллию может, конечно, свалиться какая-нибудь катастрофа: особенно суровая зима, пожар, наводнение. Тогда обнаруживается, что перемирие было всего лишь вооруженным нейтралитетом, и биоценоз проходит проверку на прочность. Вначале с трудом установленная гармония рушится: виды, сумевшие пережить трудное время, получают несколько очков форы и немедленно пользуются этим, чтобы захватить места менее стойких соперников. Но дайте территории спокойно, без приключений просуществовать некоторое время — и растительное сообщество, а за ним и животные, восстановятся примерно в первоначальном виде.
Первый итог: в природе действительно есть равновесие. Второй итог состоит в том, что это равновесие, по крайней мере в некоторых случаях, устойчиво, то есть способно восстанавливаться без посторонней помощи.
Все просто. Но у Клементса почти сразу же появились критики, объявившие его учение несуществующей абстракцией. Действительно, теория исходит из предположения, что климат, рельеф и прочие условия остаются постоянными. А на деле равновесие биоценозов непрерывно нарушается и не какими-нибудь отдельными засухами, а постоянной деятельностью рек, длительными «сползаниями» атмосферы в сторону потепления, похолодания, увеличения дождей или как-нибудь еще. Из-за этого виды трав, деревьев, животные незаметно, но неуклонно путешествуют по суше и в океане, завоевывая новые пространства и отступая со старых, ставших для них непригодными Похожие изменения происходят и без помощи внешних сил, сами по себе, в результате эволюции видов. С эволюцией меняется их приспособленность к условиям жизни, а значит — нарушается сложившееся равновесие. Но даже исключив мысленно все эти причины неустойчивости, мы все равно найдем в природе очаги непрерывных изменений. Самый поразительный пример этого — биоценозы мелких озер, которые сами себя уничтожают, заполняя водоемы остатками водных растений. А родившиеся на их месте низовые болота с вахтой и осокой в роли лидеров продолжают эту эстафету, накапливая торф. В результате они превращаются в плантации клюквы на сфагновых мхах. А эти в свою очередь... Словом, все зыбко в этом непрочном мире. По мнению основателя науки биогеоценологии ботаника Владимира Николаевича Сукачева, о климаксе как устойчивом состоянии сообществ растительности и животных даже говорить не стоит.
Итог третий: никакой устойчивости в природе нет. Есть только непрерывное изменение. Неприятно.
Стал я как-то замечать, что, когда мысль заходит в тупик и начинает безнадежно биться под черепом, как муха в спичечном коробке, — это признак того, что на пороге новое решение. И притом приходит оно не по наезженной дорожке, а откуда-нибудь с неожиданной стороны. Так что кризисы на пользу. Может быть, и с проблемой устойчивости повезет больше, если попробовать ухватить ее с другого конца? Например, попробовать искусственно создать — чистой силой мысли — такую природную систему, о которой можно уверенно сказать: «Устойчива. И мы знаем, почему». Или наоборот: «Такую систему сделать невозможно — как перпетуум мобиле». Впрочем, какая уж это будет природная система, если мы сами построим ее с помощью молотка и паяльника!
Короче говоря, речь идет о модели. Если это мощное средство используют для исследования устройства мозга и движения галактик, для создания систем управления заводами и самолетами, то почему не задать модели наш вопрос об устойчивости природных систем? Прежде всего, 1адим сами себе задание. Видимо, проблема перестанет существовать, если удастся создать такую искусственную природную систему, которая сама, без постоянного вмешательства слесарей и электриков могла бы как угодно долго существовать под открытым небом и не превратиться в гору ржавого металла, не рассыпаться в пыль. Еще лучше, если модель удастся поместить около большого города и она выдержит нашествие любителей природы с автомашинами, детьми, собаками, шампурами для шашлыков, иногда, впрочем, еще и с двустволками. Не будем требовать от нее большего: отдыхающие горожане достаточно жестоко испытывают природу на прочность.
Так что попробуем представить себе рощицу из кибер-дубов, приветливо шелестящих раскинутыми панелями солнечных батарей, где стайки жужжащих моторчиками птичек порхают между несущими кронштейнами. Время от времени миниатюрный земснарядик, отдаленно напоминающий крота, выталкивает на поверхность кучки гидропоники, пропитанной питательным раствором. В ортогональной сетке солнечных зайчиков два самоходных агрегата преследуют третий, задуманный в стиле «ретро», и, не сводя с него фотоэлементов, зловеще пощелкивают электрическими контактами.
Не хочу дальше отбивать хлеб у братьев Стругацких. Наша задача сейчас состоит в том, чтобы понять, какими свойствами должен обладать этот техноценоз, чтобы с честью выполнить поставленную перед ним задачу.
Прежде всего, движение, «жизнь» системе должна давать энергия. Поэтому предусмотрим солнечные батареи достаточной мощности и к ним аккумуляторы, обеспечивающие все потребности нашей рощи.
Для чего, собственно, нужна системе энергия? Если говорить в целом, для осуществления обмена веществ. Обмен же состоит из добывания сырья в окружающей среде, переработки его в запчасти, замены изношенных деталей, переработки образовавшегося вторичного сырья. С самого начала хозяйство получается непростое. Нужен скромных размеров родничок, система заводиков и фабрик -- обогатительных, металлургических, химических, машиностроительных, электронного оборудования, лаборатории, внутренний транспорт, система информации и набор компьютеров, способных принимать решения на основе этой информации, по всей видимости, многоступенчатый. И все это — не забудем — в полностью автоматическом автономном режиме. Мы, конструкторы, имеем право лишь наблюдать, засунув руки в карманы, что происходит с нашим созданием.
Так сложно! Неужели все нужно, зачем? Только затем, чтобы надежно улавливать энергию. А энергия нужна затем, чтобы обеспечивать это хозяйство, хозяйство — чтобы снова получать энергию, и так далее. И в этом есть какой-нибудь смысл? Не будем задавать детских вопросов. Система работает сама на себя, живет, чтобы жить. Но зачем?...
Пусть все это сделано в нано миниатюрном исполнении, чтобы не занимать целую страну.
Как себя чувствуешь, рота? Да скверно — товарищи изобретатели, набившие руку на создании АСУ и роботов, живущих вместе с ними, под крышей, забыли, что сообщество автоматов вышло иа улицу. А тут то дождь, то снег, то пасмурно, то знойная жара. В мороз перестают работать реакторы, после снегопада или пыльной бури начисто отказывают фотобатареи, ливень замыкает накоротко проводку... И так без конца.
Рекламация принята. Попробуем достроить систему. Речь идет о взаимодействии с погодой, со сменами дня и ночи, зимы и лета. Для нейтрализации этих неприятностей есть несколько способов.
Проще всего построить стеклянную крышу, стены, короче, поместить рощу в оранжерею и внутри создать нужный климат.
Запрещенный ход. По условиям опыта закрытая система исключается.
Значит, нужна гибкая реакция на погоду. Хорошо известна схема обратной связи: датчик (термометр, влагомер) — сигнал в «центр» — решение — приказ (сигнал от «центра») — исполнение. И вот химкомбинаты снабжены подогревателями и холодильниками, которые в нужный момент включаются или перестают действовать, панели фотобатарей складываются и закрываются при начале снегопада. Бегающие тележки могут на холодное время года вообще закатываться в индивидуальные или Коллективные гаражи и там отключать контакты аккумуляторов. Кроме того, который питает датчик весны.
Таким образом, мы ввели в систему индивидуальные регуляторы, осуществляющие «физиологическую» (если у автоматов есть физиология) адаптацию к изменениям среды. Заглянем через забор — что теперь делается с моделью? Успех очевиден. Число поломок, отказов оборудования резко упало, расход энергии на саморемонт снизился. Значит ли это, что ценоз — киберценоз — приобрел ту самую способность сохранять и восстанавливать равновесие, ради которой мы заварили всю эту кашу? Да, безусловно. Но в ограниченных пределах. К обычным изменениям погоды он подготовлен. Но существуют еще экстремальные отклонения от нормы: серии засушливых или, наоборот, сверх дождливых лет, наводнения, смерчи, землетрясения, падение тунгусского метеорита, наконец. Предусмотреть такие ЧП невозможно и подготовиться к ним тоже нельзя. Всякий регулятор имеет небеспредельные возможности, а сделать его таким, чтобы он выдержал ураган, налетающий раз в тысячу лет,— не слишком ли дорого обойдется? Остальные 999 лет регулятор никакой пользы приносить ие будет, но, как и вся остальная материальная часть, будет требовать постоянного контроля, регулировки, ремонта, питания.
Природа избрала другой путь. Последуем и мы за ней. Автоматы должны расселиться как можно шире по земле, завести свои колонии в горах, в полярных и тропических странах, проникнуть в пещеры и под воду. Если это случится, тогда разве что всемирная, космическая катастрофа способна их все уничтожить. А чтобы расселиться, автоматы должны научиться размножаться, без помощи увеличиваться в числе.
Что делать, придется возвести еще серию робото-строительных комбинатов, для каждого вида — свой. Пусть каждый автомат всю техническую документацию — чертежи, допуски, описание технологического процесса по размножению носит с собой как паспорт. Как только появляются условия для сборки «потомка», робот сдает свои документы в комбинат и через положенный срок получает гукающего, пахнущего свежей краской малыша. Со временем автомат-сын уезжает искать себе новое место под солнцем. Для кибердубов и других аппаратов, улавливающих солнечную энергию, следует предусмотреть перенос документации ветром или посредством каких-нибудь кибер-бабочек. Впрочем, почему бы не приделать им самим колеса — предмет нашей, человеческой гордости, так как это единственное изобретение, в котором мы опередили природу.
Сделали. Значит, можно больше не беспокоиться? Техническому сообществу ничто больше не угрожает?
Глядите, какое славное семейство микроЭВМ на ребристых протекторах преодолевает дренажную канаву. Как мраморные слоники" большой, за ним — поменьше, сзади, след в след,— еще меньше. Это идет отладка программы простраиствеиной ориентации в нестандартной среде.
Да, так что им может теперь угрожать? Пожалуй, сотию, даже несколько сотен лет они могут существовать без крупных неприятностей. Но ведь мы живем в межледниковый период. Боюсь, что следующего общеземного похолодания климата созданный нами технический мирок все же не переживет («не пересуществует» лучше сказать о технике). Спрятаться от ухудшения условий не удастся даже в тропиках. Медленное, но глубокое и всеобщее изменение среды — вот против чего техноценоз беззащитен.
Попробуем и на этот раз пойти в обучение к природе, отыскать подходящее средство в бездонной бочке ее фантазии. Как раз на такие случаи жизнь изготовила неотразимое оружие — эволюцию. Суть ее, в частности, как ни странно, в ошибках. Когда машинистка при перепечатывании текста делает опечатки, это вызывает только досаду. Совсем другое Дело, если потомки с ошибками копируют строение внутренних органов, форму. Цвет, размеры своих родителей. Такая «невнимательность» позволяет сохранить от полного уничтожения целый вид животных или растений. Потому что в изменяющейся среде среди многих мутантов — потомков с «ошибками» — хоть один да окажется случайно хорошо «подогнанным» именно к новым условиям. Все его родственники могут не выдержать испытания, а этот «урод» даст начало новым поколениям живых существ, выигравших в жизненной лотерее.
Так что введем одно простое дополнение к нашей технологии размножения автоматов. Прежде чем запустить конвейер, доверим скопировать техническую документацию грамотным, но рассеянным чертежникам и машинисткам. Ну, не совсем уж безнадежно погруженным в свои собственные мысли, а в меру, чтобы проходили по конкурсу. Правда, с этим пустяком придется применить еще одно нововведение. Надо в десять, сто, может быть, в сто тысяч раз увеличить производительность родильных комбинатов, а всю их продукцию подвергнуть жестокому закону естественного отбора. Значит, придется заранее планировать списание большинства вновь ¦выпускаемых автоматов в брак. Что же. похоже, такой расход неизбежен. По крайней мере, усовершенствуем сеть сбора утильсырья.
А что после этого делается в роще? Стало заметно теснее. И поверхность земли, и весь объем под пологом панелей используется автоматами значительно экономнее. Заметно давит конкуренции. Но глаз помимо сознания отмечает еще какое-то важное отличие теперешнего техноценоза от прежнего. Как будто он стал заметно более естественным. Хочется даже сказать «живым», если бы не было в таком применении оттенка кощунственности. Да вот же в чем дело. Исчез стандарт - несмываемый штамп всякой промышленной продукции. И даже (или это самообман?) Кажется, что в такой роще было бы не так уж плохо провести солнечный выходной день с волейбольным мячиком, надувным матрасом и бутербродами. Впрочем, и мы "ведь меняемся. Как знать, не станут ли нам в скором времени привлекательными для воскресных Прогулок цеха машиностроительных заводов и трамвайные депо.
Но — дальше. Отдыхающие пришли и ушли. Остались битые бутылки, обгоревшие микросхемы и растрепанная проводка из роторов электромоторчиков. Однако сейчас не так опасны любители природы, как те горожане, для которых природа заканчивается их доберман-пинчером и традесканцией на полированной стенке. Не наступание материковых льдов, а наступание моды заставляет волноваться за наше творение. На беду, переливчатые монтажные платы из оперативной памяти порхающих автоматов пришлись по вкусу Нашей молодежи. Признаком авангардного вкуса стало набирать из этих схем на условно безвредном клею каббалистические знаки подмышкой. В качестве приветствия девушки и молодые люди поднимают локоть выше головы, блеснув на встреченного приятеля таинственным узором. Порхающих оказалось не так просто изловить, но одно слабое место у них все же нашлось. Для подзарядки аккумуляторов они вынуждены через каждые 96 часов работы подключаться к одному из солнце улавливающих агрегатов. Это возможно только внизу, у поворотной турели, где обнажается проводка. Тут-то... Число порхающих стало катастрофически уменьшаться. В то же время народные умельцы освоили производство сервировочных столиков, инкрустированных панелями из кибер-дубов. Юным конструкторам моделей АСУ пришлись по вкусу программы самообучения, встроенные в решающий блок землеройных автоматов. Началась эпоха целенаправленного уничтожения целых классов автоматических систем.
Есть ли у природы средства защиты от геноцида? С простыми организмами — бактериями, вирусами — дело просто. Они размножаются и эволюционируют так быстро, что о возможности уничтожения какого-нибудь из их видов говорить преждевременно. Но чем совершеннее организация живых существ, тем хуже. Системы высокого класса просто не успевают использовать свои средства защиты.
В нашей модели мы можем усилить чувствительность датчиков световых и звуковых сигналов, добавить анализаторы химического состава воздуха, то есть обоняние, до предела увеличить мощность бортовых счетно-решающих устройств. Пусть "все эти усовершенствования будут брошены на спасение автоматов от людей - g «охотников», или, если хотите, «браконьеров». Наконец, можно пустить в дело еще один патент природы. Документацию о строении автомата упакуем в бутылку или лучше в миниатюрный сейф и зароем на время в землю, где она может переждать трудные времена. А замок сейфа будет открываться по щелчку часового механизма или с помощью сигнала от чувствительного элемента, оставленного снаружи для наблюдения за симптомами опасности.
Может быть, теперь возникнет уверенность в том, что модель биоценоза выиграет соревнование с людьми?
Модель, пусть воображаемая, кое-чему нас научили. МЫ воспроизвели в техническом, как говорят, воплощении, живую природу грубо, С жуткими упрощениями. Но даже в таком варианте она выглядит теперь совсем не такой уж беззащитной, как казалось вначале. Кстати, какой же это огромный труд — в самом деле построить такую модель. Но еще в миллиарды раз больше энергии и, если хотите, «изобретательности» понадобилось природе для того, чтобы усовершенствоваться до ее сегодняшнего состояния. Неисчислимое множество хитрых приспособлений возникло только для того, чтобы жизнь не перестала существовать. Достижения на этом пути поразительны. Передвижения материков и полюсов, изменения магнитного поля, падения метеоритов, похолодания и потепления климата, эпохи вулканизма и образования гор и еще много не известных нам катастроф пережила жизнь на Земле и продолжала победно эволюционировать. Она «научилась» переходить в невидимое и почти неживое состояние, восстанавливаться после полного разгрома из сохранившихся «запчастей» и не как-нибудь, а следуя выработанному веками порядку. Жизнь одолела задачу приспособления к непредсказуемым, внезапным быстрым и медленным изменениям среды, к одиночным возмущениям и направленным преобразованиям, уводящим все дальше от привычного состояния. Приспособилась и к трудностям, возникающим в результате своего собственного роста, вроде заполнения озер органическим илом. Стремление к равновесию в живом веществе существует постоянно, но не больше, чем этого требует задача сохранения. Абсолютное равновесие смерти подобно. Поэтому экосистемы, виды, организмы «научились» изменяться, эволюционировать, почти не нарушая равновесия. Они похожи на пружинные весы, которые на ракете удаляются от Земли. При каждом взвешивании одного и того же груза пружина уравновешивается, но индекс останавливается на шкале не против прежнего деления, а рядом.
Как бы хотелось остановиться на этом и, вытерев со лба пот, объявить громким голосом: «Успокойтесь! Природе ничто не угрожает. Она устойчива!» Но соревнование с человеком внесло в нашу тему новый момент.
Нет предела совершенствованию жизни в ходе эволюции. Но возможности, которыми располагает природа в каждый конкретный день своего развития, небезграничные. Жесткий лимит задает доступное количество энергии. Говоря языком модели, — мощность солнечных батарей. Физиологические регуляторы, процессы размножения, эволюционная адаптация и все другие мыслимые механизмы самосохранения питаются за счет энергии, собираемой ежедневно зелеными листьями растений. Свой дневной энергетический паек каждый зверь, птица, цветок, бактерия может истратить на одно или другое, убежать от опасности, спрятаться, нейтрализовать воздействие химическим путем, но выйти за рамки лимита не имеет права. Хотя без организации складов, резервов энергии мудрая природа, конечно, не обошлась. Теперь представим себе, что нарушения равновесия начинают следовать слишком часто и вдобавок с разных сторон: посредством пожаров, ядохимикатов, вытаптывания, вырубания, отстрела и так далее — по всему фронту. Тут изощренности живой природы не хватает просто потому, что исчерпывается энергетический резерв и не дается времени на пополнение запасов. В соревновании с человеком живая природа не выдерживает гонки. Энергии у нас, людей, девать некуда и становится все больше. А вот фантазии на то, как использовать ее себе на пользу, похоже, не хватает.
Значит, надежды нет? Сегодня еще не значит. Попробуем последнее средство. Введем в модель биоценоза еще один элемент — человека собственной персоной.
Но, кажется, я поторопился. Пожалуй, в этом месте кибернетика забуксует. Моделировать объект такой сложности мы еще не умеем. Странная штука — человек. Может быть, главное отличие его от всех остальных живых созданий — иррациональность, нелогичность поведения. С воплями радости это существо пилит и раскачивает сук, на котором сидит. Ну а уж если под ножовку ему попадет ветка соседа, того может спасти только одно: он должен оказаться шустрее своего приятеля. Простой эгоизм •— слабое объяснение для таких поступков. Ясно, что сотрудничать с соседом всегда практичнее, чем враждовать. Сохранять природу выгоднее, чем ее уничтожать. Может быть, мы просто плохо воспитаны?
Так что же делать с моделью? Попробуем зацепиться за то, что человек какой-то стороной своего существа все-таки остался «дитем природы». Поэтому попробуем так завязать его с нашей игрушкой, чтобы его сои, аппетит, развлечения и само продолжение человеческого рода пусть ие впрямую, но зависели от исправного функционирования рощи из кибернетических дубов.
Здравый смысл и логика утверждают: в такой системе равновесие должно восстановиться. Если мы сумеем научить наших детей здравому смыслу и логике.