Счастье — это гармоническое состояние внутренних сил человеческой сущности, гармония внутреннего мира человека с окружающей его средой. Счастье — результат постоянной борьбы за эту двойную гармонию.
Из выводов дискуссионного клуба «Встреча с будущим»
В 1971 году детская секция Центрального Дома работников искусств пригласила меня организовать клуб старшеклассников, целью деятельности которого была бы профессиональная ориентация.
Вопросы, которые сразу встали передо мной, были и новыми и интересными. Что такое профессиональная ориентация? Как выбирает профессию юный человек на пороге взрослой жизни? Готов ли он к этой важнейшей работе — выбору профессии — или, если говорить более полно, к выбору образа жизни, в котором главное место занимает его работа, любимое дело, профессия и где не меньшее значение будет иметь созданная им семья, где сложится мир его увлечений и еще многое другое, что составляет жизнь человека? Ведь все это абсолютно неразрывно и обо всем этом надо размышлять как о едином целом.
Я пишу статью, когда позади уже двенадцать лет работы в дискуссионном клубе старшеклассников «Встреча с будущим». Ответы на свои вопросы я получил, но удовлетворения эти ответы ни мне, ни моим молодым друзьям не принесли. И клуб стал лабораторией, в которой мы ищем ни больше ни меньше как формулу счастья.
У нас в клубе побывали академики и сталевары, артисты и партийные работники, животноводы и космонавты, врачи и педагоги. Это были герои, лауреаты, депутаты, люди бывалые, умелые, опытные,— безусловно, интересные.
А каких только тестов для определения характеров и склонностей мы не изобретали! Потому что не верили утверждениям психологов, будто в основополагающих человеческих задачах тесты не работают, поскольку невообразимо сложна человеческая душа.
Мы изводили себя всевозможными вариантами анкетирования. Последние уже настолько распухли, что мы и не называли их анкетами,— ребята писали обстоятельные контрольные работы на темы: «Я и мой характер», «Мои склонности», «Хронометраж моего дня», «Мои мечты о будущем».
Я сказал «изводили». Это неточно. Напротив, ребята с удовольствием занимались всеми этими экспериментами. Ибо главным объектом интересов было «я». А кому же не приятно заниматься самим собой, особенно в их возрасте?! Я даже как-то услышал от кого-то из забредших на огонек взрослых такое определение: «интеллектуальные игры». И ничего не имел против игрового характера исследований, если бы они привели к искомому результату: выработке надежной методики выбора наилучшего для данного человека образа жизни, к выбору дела, которое «с любовью и навсегда».
Некоторые даже замахивались на методику выбора «того самого» партнера по браку. Тем, кто возмущался,— «Это уж слишком!» — обычно возражали: «А старый метод лучше?»
В наших программах появились такие заумные разделы, как «моделирование судьбы». На деле это тоже была форма игры. Добровольный «герой сюжета» выходил перед залом, а аудитория играла роль «судьбы», подбрасывая ему различные ситуации, руководствуясь либо логикой жизни «героя», либо обрушивая на него случайности, от которых никто из нас не застрахован. Это были увлекательнейшие импровизированные спектакли, в них стороны соревновались в смекалке, быстроте реакции, понимании реалий окружающей жизни. Очень скоро появился термин «интеллектуальный театр».
Профессиональной ориентации «в чистом виде» мы тоже уделяли много времени и внимания.
О том, что же это такое, «для чего это надо», существует целая литература. Обществу нужны работники во всех сферах человеческой деятельности. За одной лишь этой фразой скрыта немыслимая сложность и стремительное движение, переплетение, взаимодействие, взаимовлияние- человеческих дел и занятий в нашу эпоху НТР. Профессии, специальности рождаются, умирают, преобразуются, отпочковываются, объединяются и так далее и так далее... «Физик» — обозначение целой армии специальностей. «Инженер» — просто немыслимое многообразие...
В общем, если правда, что сегодня существует 20 000 профессий и специальностей (по другим данным — 40 000), то ясно, что традиционный вопрос, «мальчик (девочка), кем ты хочешь быть?» звучит в наши дни по меньшей мере архаично. Стоит добавить, что, по утверждению психологов, если перед человеком возникает больше семи вариантов выбора, он начинает «психовать» и выбор делается «методом тыка». И тем не менее с этой-то стороны в профориентации дело обстоит вовсе не безнадежно. Я прямо-таки пришел в восхищение, когда познакомился с таблицами профессий и специальностей, сводящими все это множество в четкие системы.
Большинству ребят очень понравились эти таблицы, которые внимательно и уважительно спрашивали их, что предпочитает мальчик или девочка: специальности типа «человек — человек», или «человек — природа», «человек — знак»; или классы профессий — «гностические», «преобразующие», «изыскательские»...
Словом, ребятам было интересно. А мне все тревожнее.
Я видел то, чего не замечали эпизодические взрослые посетители, чего по неопытности не могли разглядеть ребята.
Постоянно раздвигая рамки, возрастные границы нашего «клуба старшеклассников», мы сталкивались с вопросами необычными. Например: когда человек должен начинать всерьез думать о будущей профессии, когда начинать к ней готовиться? Как обычно принято, в десятом классе? Поздно! В девятом? То же самое. В восьмом? Но ведь в восьмом уже решается важная проблема: ПТУ или девятый? В седьмом? Но тогда какой же это «клуб старшеклассников»? И мы решили не быть формалистами: название сохранили, но рады, когда к нам приходят и шести- и пятиклассники.
Определение верхней границы членства в клубе оказалось еще важнее. Судите сами. Переход человека от состояния школьно-иждивенческого к положению самостоятельно-взрослому — это как бы переход в совершенно иную, не сообщающуюся с прежней сферу. Школа, как правило, быстро теряет не только контроль над своими бывшими питомцами, но и вообще связь с ними. А повзрослевшие юнцы стараются поскорее реализовать мечту всех детей — жить «взрослой» жизнью, а для этого, считают они, первым делом надо поскорее забыть «родительскую опеку», «школьную науку».
Как и что из этого получается, школа, как правило, не видит — граница двух сфер практически оказывается непроницаемой. А мы, клуб «Встреча с будущим», очень скоро узнали, что это такое — «зона перехода». Наши выпускники, закончив школу, становятся солдатами, студентами, рабочими, но не покидают клуб. Мы имеем исключительную возможность видеть результаты воспитания и обучения человека. Клуб все в большей степени становился всевозрастным, потому что и ребята в «зоне перехода», несмотря на свои амбиции, очень остро чувствуют необходимость поддержки из той своей прежней жизни. Но школа для них уже отрезана, а «признавать» старшинство родителей ложное самолюбие не позволяет. Или, может быть, точнее — не умеют родители вовремя подружиться со своими детьми. (Или не имеют времени, потому что разновозрастная дружба — штука тонкая, трудоемкая, требующая времени.)
Что же мы увидели в «зоне перехода»? Прежде всего ничтожный процент сбывшихся надежд и стремлений, огромную затрату сил и времени на «ремонт судьбы». В конечном счете подавляющее большинство молодых людей живет с очень низким КПД труда и творчества. Результат: «полсчастья» для самого человека и весьма значительные потери для общества. И именно «зона перехода» — весьма перспективное место для работы ученых, практиков-воспитателей. Работая над проблемами «зоны перехода», яснее понимаешь, что это значит,— коммунистическое воспитание. Впрочем, на первых порах меня больше всего обескураживало неумолимое течение судеб нормальных, благополучных ребят.
Вот несколько примеров.
Девочка А. Умница, способная, веселая, открытая для общения с коллективом. В клубе с седьмого класса. Родители — инженеры-конструкторы. В роду ее интересно переплелись крестьянские, инженерские, цирковые корни. В школьно-иждивенческом качестве она сразу вошла в актив, в совет клуба. У нас ведь так: делаешь больше для клуба, ходишь к нам чаще всех — значит, ты в активе, значит, тебе и решать дела клуба.
Влияние родителей сказалось в том, что она твердо выбрала профессию. Тоже инженером-конструктором. Писала очень умные, правильные «контрольные работы», заполняла сложные анкеты. В архивах клуба хранятся ее сочинения — размышления на темы любви, дружбы, брака. Удивительно точные, верные мысли.
Это был, так сказать, школьно-семейно-клубный пласт жизни А. Другой пласт можно назвать «за стенами». Выходя из школы, из дому, А. становилась чуть-чуть другой. Скажем, позволяла себе чуть-чуть отступать от тех принципов, которые исповедовала в школе, которые мы исследовали в клубе. Ничего крамольного. Просто в восьмом и девятом классах А. весьма увлеченно «играла в люблю» — так это называется у подростков. Степени глубины этих «игр» таковы, что способны истощить человеческую душу, иссушить тело, убить веру в реальность понятий «любовь», «брак», «семья». Опасные игры, хотя никаких альтернатив взрослые предложить не могут. Играми этими заражена вся планета. Ни я, ни клуб ничего сделать не могли. В общем А. не повезло — мы были еще слабы и неопытны в борьбе за человеческие души.
Помню, на мою попытку прямого разговора А. ответила резко, нервно: «Не вмешивайтесь!» Очевидно, так же она отвечала и родным. Потом, уже десятиклассницей, привела на заседание в клуб человека лет на пять-шесть старше себя и сказала: «Мой Вася». Хотя для всех с первого взгляда было ясно, что это не ее Вася. Не лучше ее, не хуже ее, просто не ее Вася, и все тут. А девочкам она пояснила доверительно: «Надоело гулять». В конце десятого вышла замуж за Васю. Клуб был на ее свадьбе, девочки ахали: «Какая красивая в белом платье, в фате!» Подтекст ясен: клуб — это детские игры, а вот тут — взрослая жизнь! А я все ломал голову: какую же роль сыграли в ее воспитании школа, семья, клуб? Мне-то ведь было совершенно ясно, как должно поступать А., чтобы ей было хорошо, как должно поступать всем моим ребятишкам. Но не нужен я им со своим пятидесятилетним жизненным опытом. Они хотят все сами! Но не обязательно же, совсем не обязательно ломать свою жизнь, «нарабатывая» этот самый опыт, а вот как иначе, ни я, ни кто-либо другой в клубе тогда еще не знал. Давно это было...
Через полгода родился Венька, через полтора года А. разошлась со «своим Васей». Институт, в который было поступила, бросила. Бывает А. в клубе. Иногда погасшая, опустошенная, иногда лихорадочно возбужденная. То собирается уезжать на Дальний Восток, то собирается в больницу... Венька худенький, болезненный, все просит: «Мама, не уходи!..» А мама все уходит, уходит...
Я знаю, у нее крепкая закваска, и почти уверен, что выдюжит, выйдет на верную дорогу. Говорят, за все надо платить собой. Но когда плата чрезмерна, когда расплата слишком длительна, это теряет смысл. Еще говорят: «Если страданья не чрезмерны, они ведут к опыту». А если чрезмерны? Останется ли что-то живое в душе А.? когда она пробьется, когда выйдет наконец на жизненный верный курс? Каковы потери для общества от такого «поиска»?
Герой другого примера-притчи — мальчик И. Тоже в клубе с седьмого класса. Отец и мать — рабочие. С первых месяцев клубной жизни — в активе. Парнишка властный, самолюбивый, умеющий подчинить себе товарищей. Вскоре стал вожаком, моим помощником. В нем была ярко выражена любовь к природе, а дядя-охотник увлек его романтикой этого древнего занятия. Уже в девятом классе всем было ясно: И. будет охотоведом. Он подготовил и провел с ребятами беседу о задачах охраны природы, о профессии охотоведа.
Как это нередко бывает в подростковых коллективах, увлечения вожака становились общими увлечениями. И. начал заниматься модным в те времена каратэ — и все ребята превратились в каратистов. На заседаниях он сидел, демонстративно обняв за плечи очередную избранницу, и клуб захватила эпидемия любовных игр... В общем, трудно мне было в те первые годы. Знал только твердо одно: ни школьная, ни семейная воспитательная политика мне не годится. В клубе совершенно иной климат, совершенно иные связи, но как взять в свои руки эти сложнейшие переплетения? Трудно и очень интересно.
В десятом классе судьба И. определилась. У нашего клуба много друзей среди самых различных людей. Ученый-охотовед помог И. устроиться подсобным рабочим (официально это называлось «лаборант») на охотоведческую станцию, он же подсказал, куда идти учиться: заочно в лесной институт на кафедру охотоведения. Преподавали там научные сотрудники, старшие товарищи И. по станции. Понимающие люди представляют, как повезло в жизни парню. И. закончил десятый класс, простился со школой. Я часто думал, что, выпуская таких ребят, как И. или А., школа довольна: ребята на хорошей дороге. И плохо, что школа не находит сил и времени следить за судьбами выпускников. А ведь так нетрудно — в девятом, десятом классах организовать группы социологического исследования будущего пути. Сами старшеклассники следили бы за выпускниками и извлекали бы — ох, какие полезные! — сведения о реальной жизни.
Через год И. бросил лесной институт, через два — ушел со станции. Ушел и из клуба. Он ни в чем не разочаровался, ни от чего из своих убеждений не отказался. Просто — работа, институт, клуб требуют от человека непрерывных усилий, а он этого не умел. Ежедневно «готовить уроки» для института — лень. Ежедневно готовить еду и чистить клетки подопечных казарок — лень. Регулярно готовиться к очередным мероприятиям клуба — лень. А ведь в жизни есть столько возможностей прожить полегче! Нет, не тунеядцем, алкоголиком, жуликом — вовсе нет. Просто попроще, полегче... победнее во всех смыслах и отношениях.
Интересные мысли приходили мне в голову в результате наблюдения за такими вот судьбами. О том, что иждивенчество недопустимо и в детском возрасте! Дети должны работать. Вот как, сколько, в каких дозах — это проблема проблем. Но труд! Труд и спасет и воспитает! И не в тех жалких дозах, которыми детей кормят на этих издевательских по существу уроках труда в школах. И еще многие интереснейшие мысли приходили на ум в результате клубных побед и поражений.
Был период в жизни клуба, когда мы исследовали тему, обозначенную А. С. Пушкиным «Привычка свыше нам дана, замена счастию она...» Начало было положено «Вечером инженера». Мы пригласили для разговора об этой распространеннейшей профессии не «генералов», а «своих родителей». Условие поставили одно: позвать на дискуссию тех, кто любит дело, работает с увлечением, с душой.
«Зал» задавал три вопроса родителям — с условием абсолютно откровенных ответов, а потом три вопроса задавали родители, а «зал» отвечал. Несколько часов дискуссии пролетели незаметно, и все расстались очень довольные. Я же возвращался в тот вечер домой совершенно убитый. Когда рассказал ребятам, спустя несколько дней, о своих размышлениях, своем «открытии», те просто опешили.
Дело в том, что в увлечении беседой никто не обратил внимания на одну деталь. Все двенадцать инженеров рассказывали о своих специальностях, и каждый с полной убежденностью утверждал, что именно его специальность творческая, интересная, приносящая полное удовлетворение и радость труда. И когда они, заканчивая свои сообщения, говорили, что счастливы, все видели, чувствовали, понимали — это именно так.
Но ведь из той же беседы выяснилось, что девять из двенадцати вовсе не собирались стать инженерами. Более того, пятеро страстно стремились попасть в другие вузы, получить другую специальность. Думать, что перед нами поразительное совпадение: девять человек случайно, сами того не подозревая, попали именно туда, куда им было предназначено, и потому счастливы, так думать, мы, конечно, не могли. А в чем же причина? Размышляя, рассуждая об этом феномене, мы обнаружили, что вовсе не такая уж это редкость. Вспоминали другие примеры среди близких, знакомых, когда человек вовсе не думал, не гадал о той профессии, которая стала делом его жизни, а потом, глядишь, не только привык, но и чувствует себя как рыба в воде, счастлив!
Дальше — больше, стали перебирать семейные ситуации. Что-то никто не вспомнил ни Ромео и Джульетту среди знакомых, ни гриновских героев, гриновских ситуаций. А хороших, счастливых семей каждый называл немало. И тогда возник вопрос: значит, прав Пушкин, привычка заменяет счастье, и не надо мучиться над таблицами профориентации, не нужно каждой Ассоль ждать свои «алые паруса»? Разговоры о профессиях перемежались разговорами о любви, семье, браке не случайно — ребят волновало основное, главное в жизни, и тут выступало на первый план слово «любовь». Любовь к близким, любовь к делу.
Я же ломал голову над этим странным положением. А может, и не надо ломать? Может быть, все — в порядке вещей?
Но журналистская практика подсказала иной ответ. Я знаю других людей. Не просто «счастливых случайных» инженеров, не просто «хорошие семьи».
Я рассказал в клубе про Отто Николаевича Бадера, моего давнего друга. Очень известный, очень «удачливый» археолог. Я много писал о нем, сделал два фильма, но в основе публикаций были не те сенсации, которые сопровождали все раскопки Бадера. Много лет меня восхищало особое отношение этого человека к делу. Отто Николаевич буквально светился юношеской влюбленностью в свою профессию. Именно про это прежде всего писал я, рассказывая о выдающемся ученом. А ребятам я поведал о наших беседах, не вошедших в публикации. Как-то Бадер сказал мне, что чувствует себя неловко перед женой, перед домашними, уходя на работу. С таким нетерпением, с такой радостью он ждет каждый раз встречи со своим делом, будто стремится в сказочную страну счастья. «Нет во мне никаких особенных способностей,— говорил он мне,— и удачливости нет. Просто я так люблю свое дело, так сконцентрирован в этой своей любви, что совершенно естественно успеваю «накопать» вдвое больше других».
Вот оно, самое основное: коэффициент полезного действия у человека, влюбленного в свое дело, несравненно выше, и не только выше, чем у бедолаги, который мучается в собственной тюрьме нелюбимого дела, но и чем у того, «случайного», который только думает, что счастлив, а на самом деле просто привык, просто неплохой работник и только.
Вот оно самое главное: любимое дело — величайшее достижение и для самого человека и для общества. Помочь человеку найти любимое дело — задача наиважнейшая и для общества.
Ну а если говорить по-нашему, по-клубному, по-деловому, мы установили, что у молодого человека в зоне перехода нет в наше время надежного способа выбора цели в жизни. А почему? Нет у него достаточной информации о том, что его ждет? Или, напротив, нет информации о том, что же он сам, лично представляет собой? Таинственный вопрос, на который в каждом конкретном случае ответ найти было нетрудно, а обобщение никак не удавалось.
...Несколько лет назад я готовил очерк о группе молодых ученых — лауреатов премии ВЛКСМ, проделавших работу, которая очень заинтересовала меня, так как я увидел, как мне показалось, просвет в нашем клубном тупике.
«Компания» — так называли себя молодые лауреаты — создала систему для решения задач, имеющих огромное число вариантов. Так, например, для создания «космического огорода» требуется набор из восьми растений. Ученые предложили... 126 миллионов вариантов таких наборов. Создатели «космического огорода» призадумались, как можно свести такое множество к приемлемому числу. Тут и пришла на помощь «компания». С помощью их метода — за что и дана премия — 126 миллионов свели к 125 вариантам. С таким числом, разумеется, уже можно работать, экспериментировать и на земле и в космосе.
Познакомился, написал, опубликовал. А потом попросил лауреатов: помогите. И рассказал о нашей клубной проблеме. Ответ последовал быстрый и неумолимый: «Мы работаем с физическими объектами, работаем и с биологическими, но с ними — на порядок сложнее. Ваша проблема требует оперирования с социальными параметрами, а они еще неизмеримо сложнее биологических. Кроме того, и это главное, человек.^его психофизическая структура не имеет постоянных показателей. Говорят ведь: «чужая душа — потемки». Не потому, что «объект» такой скрытный, а потому, что эта самая «душа» невероятно сложна и нет в ней никаких стабильных неизменных показателей. Впрочем, ищите!..»
Марк Баринов
Публикация С. Малиновской
Я. Коломинский, доктор психологических наук
По моей шкале ценностей эта статья (неудобно даже называть таким скучноватым словом то, о чем идет речь) — на высшей отметке. Покоряет прежде всего искренность, ощущение правды н авторская взволнованность. И — недоказанность, те самые «пробелы», которые вызывают сотворчество, соучастие, превращают читателя в собеседника. (Замечательная социально-психологическая приставка «со-»... Она нам еще пригодится в дальнейшем.)
Так много хотелось бы сказать автору! И о том, как точно уловил он тенденции и проблемы, над которыми сегодня размышляют психологи. Но его уже нет среди нас, осталась мысль — острая, беспокойная. Каждый, наверное, вычитывает из этой статьи то, что ему ближе. Мне хотелось бы начать с проблемы «человек в зоне перехода». Емкая формула, которая в будущем обозначит, может быть, некую обширную область научных исследований. «Человек в «зоне перехода» — это и трехлетний ребенок, впервые гордо заявляющий о себе знаменитым «Я сам...», и подросток, который вырос из детских штанишек так быстро, что мы этого не заметили и все еще твердим: «Нельзя!» (Это когда нам неудобна его вдруг возникшая взрослость. В других случаях мы охотно напоминаем ему: «Ты уже не маленький!») Вообще родители не отличаются последовательностью в своих требованиях. Спросите, например, у мам и пап, какими бы они хотели видеть своих детей. Ответят: самостоятельными, инициативными, творческими людьми. За что они реально хвалят и за что ругают своих наследников? Не окажется лн, что высшая доблесть — послушание?
Человек в «зоне перехода» — это, конечно, и «юноша, обдумывающий житье», объект исследования профориентаторов и профконсультантов (увы, крайне еще немногочисленных). И тот, кто переходит от «активного созидания» к «заслуженному отдыху».
В «зоне перехода» происходит чрезвычайный для личности акт усвоения и перемены социальных ролей: мальчик становится мужчиной, мужчина — мужем, отцом, техником или агрономом, ответственным квартиросъемщиком, членом месткома и т. д. На восходящем витке жизненного пути личность, как дерево весной, «покрывается зеленью» все новых социальных ролей. А на нисходящем, том, когда от «активного» к «заслуженному»? Осенние листья желтеют и начинают один за другим опадать. Дереву не больно. А как с человеком?..
Человек — в «зоне перехода». Перехода от чего к чему? От возросших потребностей к новым возможностям? От одного главного дела жизни к другому? От людей, к которым успел прирасти душой, к новым, еще не испытанным тобою и не испытавшим тебя?
На лекциях я иногда прошу слушателей представить жизненный путь человека в виде параболы, по которой мчится ракета. Достаточно допустить небольшую ошибку на старте, а стартовая площадка здесь — семья, и трасса отклонится от расчетной на тысячи и тысячи километров. Красиво и почти точно...
Статья, которую мы только что вместе прочитали, заставляет пойти дальше. Нельзя навечно запрограммировать человеческую судьбу и гарантировать уже на старте безошибочную трассу. Может быть, надо программировать как раз возможность (и неизбежность?) ошибок, а главное — возможность самостоятельного полета?
Если уж и дальше использовать космическую метафору, то скажем, что состояние человека в «зоне перехода» — это состояние летательного аппарата при стыковке с новой орбитальной станцией. А это значит, что необходим стыковочный блок, который обеспечит прочное и безопасное соединение для дальнейшего совместного движения. Последние годы наш научный коллектив как раз и изучает психологические механизмы таких стыковочных блоков: готовность личности к новым условиям общения и деятельности, готовность, которая должна обеспечить эффективную социально-психологическую адаптацию к ним на последующих этапах жизненного пути. Вам, наверное, приходилось встречаться с людьми, что хорошо знают свое дело (владеют специальными теоретическими знаниями, практическими умениями и навыками) и даже любят это свое дело, хорошо справляются с работой. До тех пор, однако, пока она не требует общения с коллегами. Работать вместе с другими такие люди не любят, потому что не умеют. Но сегодня пора одиноких умельцев решительно сменилась временем работников-коллективистов. Хороший труженик — это хороший (опять наша замечательная приставка) сотрудник. Сегодня нельзя готовить человека к труду так, как будто мы готовим его к судьбе Робинзона, умного, умелого, но одинокого... Дело это непростое, и начинать его надо с детства.
Социально-психологическая готовность помогает личности пройти без больших потерь «зоны перехода». Конечная цель и результат социально-психологической адаптации: у человека возникает ощущение, которое можно выразить известной формулой «свой среди своих». Само собой, это далеко не всегда получается.
Социально-психологическая адаптация напоминает другие виды приспособления только по названию и конечному результату: стало хорошо — достигнуто равновесие. Все остальное иначе. Из светлой комнаты перешел в темную — сначала ничего не видишь, затем оказывается, что здесь не так уж и темно, произошла адаптация; вошел в воду — нестерпимо холодно. Потерпи, мгновение — и станет хорошо, и т. д., и т. п. Самое главное отличие такой психофизиологической адаптации от социально-психологической — там-то ничего специально делать не надо. Только потерпи, подожди, пока сработают соответствующие физиологические механизмы. И еще очень существенно: от того, что ты вошел в темную комнату или в холодное море, в комнате не стало светлее, а в море теплее. Изменился только ты сам. От того же, что ты вошел в новую группу, там изменилась социально-психологическая атмосфера. А дальше надо самому строить свои взаимоотношения с теми, кто рядом. Не ждать и не терпеть — действовать.
Но, кажется, я увлекся, хотя не в этом ли и была сверхзадача автора статьи — увлечь и заставить сотрудничать?
И еще об одном. Как получается «человек на своем месте»? Здесь есть одна важная закономерность: выбор по-настоящему совершается, так сказать, после выбора. Выбора первичного и, может быть, неожиданного: здесь срабатывает великая многозначность человеческих задатков и способностей. Это как набор почти универсальных (особые художественные задатки и гениальность — не в счет!) блоков, из которых можно построить здание любой архитектуры. Но не надо ждать строителей с типовым проектом. В «зоне перехода» ты сам себе и архитектор, и монтажник.