Экспедиция выехала из Ленинграда в Майкоп. С конца прошлого века археологи всего мира знают Майкопский курган. Он есть в энциклопедиях и учебниках. Раскопал его девяносто лет назад петербургский профессор Н. И. Веселовский, и сразу стало ясно, что открытие это выдающееся.
Курган превышал десять метров — целая гора. Под ним - - просторная яма, обшитая деревом и разгороженная на три части, в каждой — по скорченному скелету. Одна камера больше двух других. Скелет в ней был буквально усыпан золотом. Чего тут только не было! Сложная диадема с розетками, россыпью колечки и множество бляшек в виде львов и быков, два золотых сосуда и четырнадцать серебряных, некоторые с гравированными изображениями; золотые бычки с огромными рогами и отверстиями в тулове для насаживания на шесты; бусы — бирюзовые, сердоликовые, золотые. Роскошь царская. Две другие камеры победнее.
Веселовский был археологом старого закала — искал сокровища для музеев, золото. У него выработался опыт: золото водится в царских могилах скифов, а скорченные скелеты, окрашенные зачем-то еще в древности охрой,— более древние, бронзового века, и золота при них не бывает. Наткнувшись на красные кости, он сворачивал раскопки и бесхитростно отмечал в полевом журнале: «Встречены окрашенные кости, поэтому раскопки прекращены». А тут — скелеты, окрашенные красной охрой, а золота — горы! Было от чего прийти в изумление. Вместе с золотом и серебром в кургане и бронзовые сосуды, топоры и долота и даже каменные орудия — шлифованный топор, кремневые наконечники стрел. Такого у скифов не водилось. Зато железных вещей, для скифов обычных, здесь не было ни одной. Веселовский понял, что открыл царское захоронение более древнего времени.
В следующем году он раскапывал курган близ станицы Царской (ныне Новосвободная), тоже под Майкопом. Курган впечатляющий, почти такой же высокий. А под ним — величественная каменная гробница, сооруженная из огромных плит, с каменной перегородкой и отверстием в ней. В гробнице — скорченный скелет, а при нем опять сокровища: золотые серьги и кольца, золотые и серебряные булавки, бусы из хрусталя и сердолика, медные копья, топоры и кинжалы, и опять кремневые наконечники стрел. В то же лето неподалеку был раскопан еще один курган с такой же гробницей.
Так вошла в науку майкопская культура. С течением времени к ней прибавлялись все новые памятники, хоть и не столь богатые. И постепенно обозначилась ее территория — в основном долина Кубани, Северо-Западный Кавказ.
В 1914 году на лондонском Международном конгрессе археологов доклады Б. В. Фармаковского и М. И. Ростовцева с анализом майкопских находок вызвали сенсацию, и не только потому, что сами находки были чрезвычайно эффектны,— археологов мира поразила широта кругозора и высокий уровень исследований русских ученых. Фармаковский сравнивал фигурки бычков из Майкопа с искусством хеттов, Ростовцев — с египетским. Очень многое тянуло в Азию, но ведь подобные каменные гробницы характерны для Западной Европы. Загадочная смесь.
Сокровища, найденные в «Больших Кубанских курганах»,— таково было первоначальное их наименование — драгоценности царского обихода, уникальны. Точно таких нет нигде. Это очень затрудняло датировку. Где искать аналогии? В каком времени? Одни считали, что Майкоп — это непосредственно предскифское время, рубеж II—I тысячелетий до новой эры, другие — бронзовый век, то есть начало II или конец III тысячелетия, а Ростовцев заговорил о связи с дофараоновским Египтом — значит, о IV тысячелетии до новой эры. Поверить в столь раннюю дату было трудно.
Только в 1950 году ленинградский археолог А. А. Иессен надежно установил, что Майкопский курган древнее новосвободненских, а те — древнее II тысячелетия.
В конце пятидесятых годов на реке Белой, у ручья Мешоко, начал раскопки другой ленинградец, А. Д. Столяр. И пришел к выводу, что Майкоп и Новосвободная представляют две разные культуры. Это было важное наблюдение, но радикальность вывода, разрушавшего единство майкопской культуры, смягчалось тем, что Столяр обе культуры считал местными, кавказскими.
Когда речь заходила о майкопской культуре, долго никто не отваживался поднять вопрос о ее приходе издалека, хотя о том, что истоки ее не местные, писали многие. Одни исследователи называли это «заимствованием» — писали о топорах и драгоценной посуде из Месопотамии, орудиях из Трои.
Предполагалась либо торговля, либо культурное влияние. Другие говорили о южном происхождении керамики и большей части инвентаря, указывая на шумер как на источник. Но слово «миграция» не употреблялось. Оно было как бы под запретом. Только в Абхазии местный исследователь, старик Л. И. Соловьев, в 1958 году высказал «сумасшедшую» идею о переселении кашков — знаменитых соседей и врагов 11 хеттов — с северного побережья Малой Азии на Кавказ и в Причерноморье. Кашки раз за разом совершали походы на юг, против хеттов, даже взяли хеттскую столицу,— почему не предположить, что они могли двинуться и на север? Соловьев приводил доводы совершенно фантастические, но одно сопоставление было очень заманчивым: черкесов (адыге), по сути, тоже звали кашками — в русской летописи они косоги, у грузин — кашак, у армян — гашк. «Сирена созвучия»? Она-то, вероятно, и поманила Соловьева, но трудно отделаться от ощущения, что в этом «что-то есть».
Через двадцать лет молодая московская исследовательница М. В. Андреева опубликовала две статьи, в которых решала проблему происхождения майкопской культуры с юга, из-за Кавказского хребта, из культуры Гавра второй половины IV тысячелетия до новой эры, распространенной в Верхнем Двуречье и на восточном побережье Средиземного моря. Искусство ее развивалось под влиянием египетского. Выходило, Ростовцев прав. И в том, что Майкоп относится к очень раннему времени, и в том, что его искусство связано с- Египтом.
Решающий вклад для осмысления проблемы внесли языковеды. Их недавними исследованиями обнаружено, что языки Северного Кавказа составляли, возможно, одну семью и что, во всяком случае, они пришли на Северный Кавказ с юга, из очага древневосточных цивилизаций,— единство этой семьи относится по глоттохронологии минимум к VI тысячелетию до новой эры, распад на восточные и западные — к рубежу VI—V, а в праязыке реконструируются названия домашнего скота, культурных растений и металлов — такого уровня на Северном Кавказе, как показывает археология, тогда еще не было. К потомкам западнокавказского праязыка относятся не только адыгейский и абхазский, но и хаттский — язык предшественников хеттов в Малой Азии. А родичами хаттов на севере страны были кашки. Вот оно, совпадение имен! Не случайно, значит, адыге-черкесы носят то же имя: косоги, кашак, гашк. Это древнее племенное название малоазийско-западно- кавказского населения.
Кашки, во II тысячелетии отлично владевшие кузнечным мастерством и господствовавшие над источниками металла — рудными залежами, никогда не подчинялись Хеттской империи, вечно тревожили ее набегами и наконец, как недавно установлено, сломили ее мощь. Ассирийские надписи донесли до нас и другое название кашков — апешла. Позже античные авторы рассказывали об апсилах. Снова совпадение: это другой западно-кавказский народ — абхазы. Армяне до сих пор называют их апшилами, самоназвание абхазов — апшуа. Значит, древние «кашки — апешла» — ближайшие родственники современных абхазов и адыге-черкесов, а предки их всех — на юге, там, где культура Гавра. Ее бросок на север и появление майкопской культуры — единственная возможность объяснить появление западно-кавказских языков на Кавказе: позже археологии не сыскать обширной миграции из очага древневосточных цивилизаций на запад и северо-запад Кавказа, на Кубань. Один из царей этих пришельцев с юга и лежал в Майкопском кургане.
Влияние южного происхождения не распространяется на древности Новосвободной. В ее каменных гробницах самое интересное — их сходство с дольменами, огромными ящиками, сложенными из каменных плит. В III—II тысячелетиях до новой эры дольмены сооружались в Западной и Северной Европе, а также на Кавказе. Это могилы бронзового века. Культуры с подобными могилами именуются мегалитическими: от греческого «мега(с)» — «большой» и «лит(ос)» — «камень».
И в дольменах, и в дольменообразных подкурганных гробницах в одной из плит пробито круглое отверстие: как полагают одни ученые, для подношений покойному, другие — для души покойного, чтобы она в положенное время покинула тело и отправилась в мир предков. Только вот в дольменах Западной и Северной Европы отверстие в наружной стенке ведет из дольмена во дворик перед ним, а в гробницах Новосвободной оно в перегородке, ведет из одной камеры в другую. Впрочем, отверстие могли делать по традиции, когда структура могилы изменилась — она ушла под землю. Но это лишь догадка.
Многие связывали гробницы Новосвободной с ближайшими дольменами — западнокавказскими. Однако от этой идеи пришлось отказаться. Культура там совершенно иная, да и устройство дольменов заметно отличается. Появилось искушение связать новосвободненские гробницы непосредственно с мегалитическими культурами Запада. Однако страсть рисовать дальние миграции связывалась в представлении советских археологов с неблаговидными идеями культуртрегерства. Да и на Западе «мода» на миграции тоже прошла. Между тем исторические миграции известны, а о более древних можно догадываться хотя бы по распространению родственных языков — ведь как-то же индоевропейцы оказались и в Англии, и в Индии...
Из современных археологов первыми в научной печати о западном происхождении новосвободненской культуры заговорили В. А. Сафронов и Н. Н. Николаева. Они стали «выводить» с запада и дольмены, и новосвободненскую культуру. Но археологов их доводы не сумели убедить.
И вот в 1979 году в окрестностях Новосвободной начал работу один из отрядов Ленинградской археологической экспедиции. Состав ее был почти сплошь молодежный, и все — фигуры колоритные. Начальник — Вадим Бочкарев — исследователь авторитетный. В экспедиции он -- генератор идей. Георгий Бестужев и Алексей Резепкин. Этот отряд и начал копать в Новосвободной. И пошли факты, да еще какие!
Снова царские усыпальницы, снова гробницы из каменных плит, снова отверстие «для души». Стены одной из гробниц оказались расписаны красной и черной красками, изображены лук и колчан со стрелами. Резепкин ждал аналогий европейских. И они «явились». Точно такие же лук и колчан гравированы на внутренней стенке каменной гробницы в Гёлицш, близ Мерзебурга (ГДР). Правда, гробница в ГДР более поздняя, относится ко второй половине III тысячелетия, а новосвободненская — к первой; кроме того, на Кавказе у мегалитической традиции нет местных корней, а в Центральной и Западной Европе — очаг мегалитизма с давними, уходящими в IV тысячелетие традициями. Значит, оттуда — сюда.
Лук и стрелы — только деталь росписи. Изображения на стенах гробницы образуют как бы панораму. В центре боковой стены помещена главная фигура — некто огромный, по-хозяйски рассевшийся и широко раскинувший ноги. На разведенных руках по пяти пальцев. Он без головы или с небольшим выступом вместо головы. Вокруг него бегут кони, по сравнению с ним маленькие. Судя по их облику (хвост с кисточкой), кони дикие. В древности было представление, что людям принадлежат домашние животные, а вот дикие — богу. Бег вкруговую выражал пиетет, был знаком почитания. У древних индоариев такой обход совершался посолонь, по ходу солнца, то есть правым плечом к центру, и назывался «прадакшина» (от «дакшина» — правая рука, десница). Но когда имели дело с миром мертвых, миром предков, где все наоборот, обход совершался против движения солнца и назывался «апасавья», или «прасавья» (древнерусское «ошуя» — слева). Так же обстояло дело у кельтов, только названия другие. Дикие кони бегут вокруг сидящей фигуры против движения солнца — совершают апасавью. Похоже, что в центре сидит божество, связанное с загробным миром. Но почему в такой странной позе? Это хорошо известная древняя поза роженицы. Так многие народы изображали великую богиию-мать, ведавшую рождением и смертью, то есть переселением из одного мира в другой. «Широко рассевшаяся госпожа» — называли ее в Сибири. У индоевропейцев она ассоциировалась с землей: все рождено землей, и все уходит снова в землю. Мать-Сыра Земля называлась она у славян. Индоарии почитали Мать-Землю Притхиви. Итак, это Мать-Земля широко раскрывает покойному свои объятия (между прочим, о том, что это женское божество, раньше других догадался Бестужев).
Но при чем тут кони? Черные кони божества смерти известны грекам и германцам. У индоариев цветом смерти и траура был красный, поэтому здесь кони красные (кстати, с этим связан ритуал посыпания покойников охрой). У греков Мать-Земля — это богиня Деметра («Да-метер» и означает «Земля-Мать»).
Безголовое божество загробного мира известно у греков. В греческой черной магии последних веков до новой эры безголовый демон, связанный со смертью и плодородием, неопределенно именовался «Ужасный». Даже боги не могли ни видеть его, ни знать его имя. «Тебя призываю, безголовый...— обращался к нему автор одного колдовского папируса.— Тебе подвластно все, твой истинный образ никто из богов не может увидеть». Смысл этого вот в чем: убийство — тяжкий грех, но бог смерти, убивающий всех, свободен от этого греха: он убивает неузнанным. Имя хозяина загробного мира у древних греков — Аид, это означало «Невидимый»: он носил шапку-невидимку. В представлениях древних невидимость была как-то связана с укрыванием головы. По Гомеру, невидимой была и Деметра. Безголовые боги известны также у кельтов. Сосуды с изображениями безголовых персонажей найдены в Малой Азии и в Иране. Особенно любопытно, что по всему Балканскому полуострову археологи находят очень древних, неолитических (IV тысячелетие до новой эры), глиняных идолов без голов.
Но вернемся к росписи. На другой стене изображен схематически персонаж меньшего размера: два смежных треугольника («песочные часы») с руками и ногами, но без головы, а рядом с ним — лук и колчан со стрелами. По-видимому, и здесь это — душа умершего, продвигающаяся по направлению от входного отверстия («дырки для души») к богине-матери. Вот зачем отверстие! Это для покойного символ входа в загробный мир. Возможно, изображен конкретный покойник, захороненный здесь. Но не менее вероятно, что изображен не сам убитый, а его прототип (образец и проводник для него и всех умерших) — первочеловек, умерший первым и проложивший пути в загробный мир. Именно таким выступает в индоарийских мифах царь мертвых Яма, в иранских — Йима, у германцев (но уже очень смутно) — великан Йимир. Лук и колчан у многих древних народов (от египтян, и ассирийцев до иранцев) символизировали царское достоинство, а знатных подданных, полководцев царя, хоронили со стрелами в руке, символика ясная: лук посылает стрелы.
В лагере экспедиции прижился кот, серый и смышленый. Он был сообразителен, как собака, даже исполнял команды «Лечь!» и «К ноге!». Но собак он ненавидел. Поблизости от лагеря паслись стада, и когда археологи уходили на работу, злые овчарки овладевали лагерем и гоняли кота до изнеможения. Поэтому по утрам, как только люди брались за лопаты, кот начинал страшно орать и забирался на весь день на дерево — слезал только к вечеру. Собаки были для него исчадиями ада. Раскопки подтвердили его восприятие.
В самой богатой каменной гробнице, где были захоронены женщины и ребенок, среди многих сокровищ (их тут больше, чем во всех раскопанных ранее гробницах, вместе взятых) найдены две парные фигурки собак — одна бронзовая, другая серебряная. Вероятно, эти фигурки были ручками какой-то вещи, потому что сохранились следы припоя, но в могилу положили не эту вещь, а отломанных от нее собачек: они были важны сами по себе. Отломанная нога бронзовой собаки была заменена серебряной трубочкой, и такой же трубочкой дополнен конец хвоста. Собаки принадлежали к разным породам охотничьих. Изображения двух разнопородных собак часто встречаются в древностях Ближнего Востока, но тесная связь собак с погребальным культом характерна именно для индоевропейцев. У индоариев царя мертвых Яму сопровождают две медноцветные собаки, у одной кличка Шарбара — «Пестрая», у другой Удумбала — «Черная» (значит, первоначально собаки мыслились разного цвета). Они разыскивают умерших и доставляют их к Яме. У иранского Йимы тоже две собаки. Собаки эти должны вместе с прекрасной девой встречать мертвеца на мосту через поток забвения и препровождать его в загробный мир.
Пара собак связана с погребальным культом и у древних греков. В греческой мифологии выход из царства мертвых охраняет страшный пес Кербер (в позднем чтении — Цербер). По поздним изложениям мифа, это трехголовый пес, но на ранних изображениях у него всегда две головы. Первоначально, вероятно, была пара собак. Греческое имя чудовищного пса в точности соответствует индоарийскому слову «пестрый» (один синоним — «шарбара», другой - - «карбура»).
На Кавказе представление о двух загробных собаках очень древнее. На серебряной чаше из могилы II тысячелетия до новой эры в Триалети, в Грузии, пара собак ведет героя к сидящему на троне персонажу, — видимо, божеству. На предметах кобанской культуры (последние века II тысячелетия — первые века I тысячелетия до новой эры) часто изображаются страшные пятнистые (пестрые) собаки с оскаленными зубами. У абхазов издревле пара божественных собак почиталась как одно божество Альшкьынтыр, у грузин это два священных пса мтцеварни.
В могилы клали и самих собак. В гомеровской «Илиаде», хороня Патрокла, Ахилл бросил в погребальный костер двух собак. В тех греческих могилах, где нет кремации, скелеты собак встречаются. В Казахстане в андроновской культуре II тысячелетия до новой эры, которую археологи считают иранской, тоже в могилах попадаются скелеты собак, иногда парами. Так и в дольменах Кавказа. Но особенно характерны погребения собак для культуры шнуровой керамики Саксонии и Тюрингии (ГДР), это тоже III тысячелетие. Вот где их уйма. Но ведь это именно та культура или следующая за той, к которой относится и каменная гробница в Гёлицш, где Резепкин отыскал изображение лука и стрел, очень похожее на найденные под Новосвободной. Опять корни уходят в Центральную Европу...
В той же каменной гробнице был обнаружен странный комплект. Сверху бронзовое колесо диаметром в локоть, с четырьмя спицами крест- накрест, в центре — втулка для насадки на очень тонкую ось, во втулке остатки древесины. Обод колеса сделан из тонкой проволоки — ехать на нем нельзя. Под колесом находился бронзовый сосудик в виде кораблика длиною 22 сантиметра — ковчежец, в нем каменный пест. Там же залегали три обработанные деревянные палочки. По-видимому, колесо было поднято плашмя на шесте над остальными вещами, а когда шест сгнил, упало на них сверху.
Вся загвоздка в том, что колеса со спицами в эпоху новосвободненской культуры были еще неизвестны — повозки катились на массивных сплошных колесах. По всем признакам бронзовое кольцо с перекрестьем — не колесо, а символ. Так в древности изображали солнце. В другом кургане той же культуры (у села Кишпек) найден такой же бронзовый ковчежец, на нем изображены солярные символы. Объяснение Бестужев и Резепкин нашли в Махабхарате — древнем эпосе индусов. Там описывается священное колесо, охраняющее сосуд с магическим питьем — амритой, живой водой, делающей пьющего бессмертным. «А-мрита» и значит «бессмертная». В греческих мифологии и языке этому соответствует амврозия — питье бессмертных богов. Более древнее звучание — амросия, от прилагательного, которое восстанавливается специалистами как «амрот-ос» — бессмертный. Объясняется и пест: им выдавливали сок из священных растений для амриты.
В древнем Пенджикенте, в Средней Азии, точно такое же «колесо» изображено на фреске в сцене оплакивания покойника. Оно поднято на шесте над гробом. В городе жило тогда ираноязычное (как и современные таджики) население. То есть арии.
Но до недавнего времени колеса, поднятые на шестах и зажженные, были символом солнца у всех народов Европы, в том числе и у русских. На своих карнавалах «майское колесо» сжигали французы и немцы, шведы и итальянцы.
А в деревянных палочках под колесом Бестужев и Резепкин увидели орудия для добывания священного огня трением — индийские арани. В Греции такое орудие называлось атрагеном — «рождающим огонь», от неизвестного позднее греческому языку слова «атра», огонь (таков смысл в Индии и Иране). Кстати, отсюда же наша «ватрушка» — круглая, как солнце, лепешка с творогом, первоначально культовая.
Еще одна находка в той же каменной гробнице, с женщиной и ребенком. У головы ребенка лежали два набора для игры в кости. Игральные кости имеют вид не кубиков, как современные, а продолговатых граненых бус, сужающихся к концам. У них не шесть сторон, а только четыре. Знаки на этих сторонах — цифры, древнейшие в мире! Значения их ясны: пусто, единица, тройка и шестерка — шесть рисок, сгруппированных попарно,— как в египетском иероглифе «шесть».
Метнув все три кости, можно было в случае удачи получить максимальный выигрыш: три шестерки, то есть восемнадцать. А на палочках разметка другая: пусто, единица, четыре и восемнадцать. Таким образом, удачное положение серебряной палочки-сразу давало восемнадцать — максимальный выигрыш костями.
Находка эта заставляет обратить свой взор к Древней Индии. У инцоариев игра в кости была чрезвычайно популярна. В Ригведе есть даже «Гимн Игрока» («Жалоба Игрока») В игре надо было метать три кости, и кости эти были четырехгранными. Число 18 было в Индии благотворным и предпочитаемым. В Махабхарате восемнадцать книг, и воспеваемая в ней битва продолжалась восемнадцать дней.
На Западном Кавказе эта традиция продолжалась и в скифское время — группами по восемнадцать лежали скелеты лошадей в раскопанном Веселовским Ульском кургане скифского времени, на две тысячи лет позже Новосвободной.
В царской могиле игральные кости оказались не случайно. Первоначально царская власть не была наследственной. Цари избирались по жребию — считалось, что так можно угадать божью волю. А жеребьевка проводилась метанием игральных костей — царство нужно было выиграть у предшествующего царя. Об этом времени напоминают многочисленные легенды о выигранных и проигранных царствах.
В Новосвободненской гробнице оба игральных набора лежат у головы ребенка. По-видимому, этот отпрыск царского рода еще не царствовал, и по справедливости в загробном существовании ему еще предстояло то, что он не успел совершить в земной жизни.
Но почему наборов два? Возможно, покойному суждено было, как легендарному Налю, играть на царство дважды. Возможно, однако, что вторым набором он должен был выиграть не царство, а нечто иное. Дело в том, что и рядовые индийцы проходили через обряды, в которых имитировалась игра в кости. В этих обрядах участвовал в качестве главной фигуры младший сын хозяина, а разыгрывалась его, младшего, доля, его удел, его участь, его счастье, кстати, все эти русские слова образованы от корней, смысл которых: «делить», «часть». Жизненной долей наделяло с помощью случайной удачи в игре божество. Понятие «доля» в индоиранских языках обозначалось словом «бхага», «бага», от которого (через скифов и сарматов) происходит славянское «богъ».
Игра в кости была также популярна у древних греков и германцев.
Игре в кости у индоариев покровительствовал однорукий бог Савитар, у германцев — однорукий бог Тиу. Когда-то, у истоков игры, бог с одной рукой стал ее символом по понятной, но достаточно оригинальной идее: для метания костей вторая рука не нужна — удача, по Ригведе, в руке, пусть у бога останется только та рука, в которой удача.
Снова и снова мы оказываемся перед примечательным сочетанием культурно-генетических связей, скрестившихся в Новосвободной. Больше всего - от ариев (особенно индоариев) и греков, на втором плане просматриваются аналогии в Центральной Европе — у германцев и кельтов, кое-что сохраняется у кавказских народов, а отдельные отзвуки через Кавказ и скифо-сар- матскую среду докатываются до славян. Как понять эту сеть связей с центральным узлом в «Больших Кубанских курганах»?
По одной из гипотез, а в науке их несколько, истоки индоариев находятся далеко от Индии, в степном Причерноморье. Им принадлежала здесь катакомбная культура II тысячелетия до новой эры*. По соседству с ними, восточнее, в степях располагались срубная и андроновская культуры, принадлежавшие, по общему признанию, другим ариям — ираноязычным (предкам скифов, сарматов, персов, таджиков, осетин и т. д.). Все эти культуры получили, по-видимому, свою, арийскую речь от носителей предшествующей культуры наших степей — ямной, распространенной раньше, во второй половине III тысячелетия, между Дунаем и Волгой. Но культура новосвободненская, в которой так много арийских черт, все-таки еще древнее.
Теперь о греческом родстве. Греки на Балканском полуострове жили не всегда. По выводам многих ученых, они пришли туда с севера во второй половине III тысячелетия. Но самое интересное, что из всех индоевропейских с языком их более всего схожи именно арийские, значит индоиранские. То есть если все индоевропейцы — родственники, то греки и арии — родные братья.
И у греков, и у ариев есть бог-лучник, посылающий своими стрелами болезни и тихую смерть, но он же и исцелитель. У ариев это Рудра, у греков Аполлон. Священные животные Рудры и его сына Ганеши — крот и мышь. Священные животные Аполлона и его сына Асклепия — мышь и крот. И греки, и арии видят мифического охотника в созвездии Ориона. Заря у тех и других именуется «дочерью бога»: «духитар дивас» — по-древнеиндийски, «тюгатер дивос» — по-древнегречески. У греков есть образ морского чудища по имени Тритон. У ариев — божество Трита Водяной, победитель дракона. У иранцев победителя этого зовут Траэтаона. Тритон? О Кербере (Цербере) уже шла речь.
Многие лингвисты считают, что арии и греки некогда составляли один народ греко-ариев, впоследствии разделившийся. И, очевидно, этот народ до разделения обитал в наших Причерноморских степях. Вот кому, скорее всего, принадлежала новосвободненская культура и те культуры (есть и такие), которые пришли в наши степи, кавказские и причерноморские, вместе с ней.
Откуда шел этот поток? Новосвободненская культура принесена из Центральной Европы, это следует из находок — археологических фактов. Отсюда перекличка новосвободненских древностей с древностями германцев и кельтов. Именно с крайнего запада Европы, от пракельтов, из края дольменов и «галерейных гробниц», ведут свое происхождение мегалитические погребальные сооружения Кавказа — гробницы с «дырками для души».
Тут есть некое несообразие. Черты, воспринимаемые нами как арийские (поскольку они дошли до нас с арийскими народами), оказываются и в культуре собственно майкопской, а ведь она — азиатская. На серебряном сосуде из Майкопского кургана есть изображение горы с двуречьем и озером, но именно так в арийской мифологии описывалось устройство мира предков. Вокруг озера дикие животные совершают апасавью. Вот ведь и охрой майкопские покойники окрашены.
На статуэтке из ранних слоев Мешоко показана перевязь через правое плечо. На ней ничего не висит. Между тем она была важна для ваятеля, изображена тщательно, а ведь в остальном статуэтка очень бедна деталями: глаза, рот, одежда вовсе не показаны. Именно такую важность имел для индийцев упавита — перевитой шнур — принадлежность благородных ариев. Его надевали мальчику на всю жизнь, и момент этот приравнивался ко второму рождению, в связи с чем благородные арии называли себя «двиджа» — «дважды (рожденные)». Упавиту носили через левое плечо, но при обрядах в честь предков перевязывали на правое.
Что же, и майкопская культура индоевропейская? Не похоже. Или уже находившаяся под влиянием индоевропейцев? Может быть. Но я склонен считать, что эти несколько черт (они были распространены по всему Востоку) тогда еще не были индоевропейскими, но, перейдя по наследству от майкопской культуры к ново- свободненской, вошли в обиход грекоариев, а затем ариев и стали специфичными для них. Хотя на самом деле, быть может, все сложнее — существуют общие черты в культурах, и не имеющих общих корней.
Девяносто лет назад «Большие Кубанские курганы» поразили мир своими загадочными сокровищами. Кто их создал? Чьи они? Только сейчас, пожалуй, проступают ответы на эти вопросы. Раскопки «Больших Кубанских курганов» продолжаются. На очереди — самый большой курган...