Владимир Васильевич, я с удовольствием прочел подаренную вами книгу.
Речь идет о книге В В. Осипова и Н. К. Гавриловой «Аграрное освоение и динамика лесистости Нечерноземной зоны РСФСР». Издательство «Наука», Москва, 1983 год. О подаренности говорю лишь потому, что тираж книги шестьсот экземпляров и добыть ее довольно сложно.
Ваши с Надеждой Константиновной Гавриловой исторические исследования аграрного освоения Нечерноземной зоны РСФСР и пятнадцатилетние полевые работы приводят к выводу, что леса и пашни в этой зоне распределены сейчас не лучшим образом. Земля же эта очень обжита. Мало того, история освоения ее уходит столь глубоко, что изменить что-то на ней непросто. Правильно ли я понял?
— Пожалуй, так.
— Поэтому надо очень и очень основательно доказать, что принцип, как вы пишете, разумного перераспределения лесов и пашен в этом регионе необходим и полезен. То есть безусловно выгоден, а в каждом конкретном случае просто единственно возможен. И уж, естественно, выполним. Итак, что же такое наше Нечерноземье?
— Географически это северная часть Восточно-Европейской равнины. Она же — Русская. На севере и западе — моря: Баренцево, Белое, Балтийское. Сами по себе низменные приморские равнины смыкаются с широкими приречными низменностями Печоры, Северной Двины, Мезени, Онеги. На востоке — Уральский хребет, на северо-западе — горы Кольского полуострова. Так что это действительно равнина со средней высотой около двухсот метров над уровнем моря.
— И на этом незыблемые сведения кончаются?
— Не совсем. Многое зависит от того, как смотреть на климатические изменения. Русские летописи, например, неоднократно пишут о страшных засухах или, напротив, не менее страшных холодах — хлеба погибали или не успевали созреть, наступал голод.
Но что такое эти экстремальные отклонения — изменения климата или только периодические возмущения? Лишь в последние десятилетия истории климата стали уделять особое внимание.
Но есть вещи бесспорные. В Нечерноземье устойчивая и продолжительная зима. Однако территория эта так велика и равнинна, что воздушные массы легко проникают в ее глубину, — отсюда и большие различия в климате разных районов.
И все-таки в целом в Нечерноземной зоне Европейской равнины нет резких контрастов, а континентальность постепенно нарастает к востоку и особенно к юго-востоку. Осадков же везде выпадает вполне достаточно. За исключением, пожалуй, юго-востока. В иных же местах их даже явный избыток.
— То есть с этим все благополучно.
— Да. Есть подсчеты, по которым, например, урожайность ржи, пшеницы, овса и ячменя в зоне умеренного климата Нечерноземья уступает урожайности самых плодородных районов Черноземья или Украины всего на десять — двадцать процентов. А засухи и суховеи приходят сюда лишь раз в десять лет. А то и реже. Замечу: в общепризнанные центры плодородия они наведываются каждые пять — девять лет. Так что можно сказать, что значительная часть Нечерноземья может стать районом весьма интенсивного сельского хозяйства.
— Такое ощущение, Владимир Васильевич, что вы сейчас скажете: «Но...»
— «Но» существует, только до него надо добраться. Взгляните на карту Нечерноземья... Это пять самостоятельных зон. В полярно-тундровой зоне сельскохозяйственные угодья занимают всего две десятых процента территории, а все пахотные земли сосредоточены вокруг Воркуты и Мурманска. Это Крайний Север. Вторая зона — южные районы Мурманской области, север Карелии, Архангельской области и Коми АССР. Тоже суровая зона, ее сельскохозяйственные угодья это всего лишь восемь десятых процента территории. Третья — среднетаежная — занимает около восемнадцати процентов всего Нечерноземья. И тут условия опять-таки мало благоприятны для сельского хозяйства, но рожь, ячмень, овес здесь выращивают, а с развитием промышленности и ростом городов планируется даже увеличение площади пашни. В основном, правда, это будут травы.
Две последние зоны самые любопытные. Южнотаежная занимает почти тридцать пять процентов Нечерноземья, и это уже область интенсивного земледелия и животноводства. Но как раз в ней много земель занято малоценными лесами. Порой эти леса выросли на месте бывших пахотных земель. И хотя это прочно забыто, но следы былой пашни существуют, а малоценность лесов, занявших ее, очевидна. Так что именно тут есть очень большие резервы для сельскохозяйственных угодий.
Последняя — лесостепная — зона настолько обжита, что никаких резервов для расширения пахотных земель в ней нет. Напротив, здесь даже можно подумать о выведении части земель из сельскохозяйственного пользования — ведь промышленное освоение тут идет бурно, почвенная же эрозия очень сильна, так что неплохо бы что-то выделить для создания почво- и полезащитных полос.
Итак, в Нечерноземье сельскохозяйственные угодья занимают даже меньше одной пятой всей площади, а из каждых десяти гектаров распахано чуть больше одного. Сенокосов же и пастбищ еще и меньше, чем пашни. К тому же урожайность на них низкая, поэтому под однолетние травы для корма скота приходится ежегодно отводить много пашни. Вот нынешнее состояние Нечерноземья.
— Теперь понятно, Владимир Васильевич, почему вы занимались поиском бывших пахотных земель, ныне заросших и забытых. А главное — понятен ваш интерес к самой истории аграрного освоения Нечерноземья — в ней, похоже, корень нынешнего дня. Ведь в лесных областях отвоевать землю под пашню было очень трудно...
— Но именно здесь, в Нечерноземной зоне РСФСР, возникло централизованное Русское государство, а его культура и хозяйство долгие века неразрывно были связаны с лесом. Единственным же способом освоения новых лесных территорий была подсека. Недаром она, возникнув еще до новой эры, просуществовала на северо-западе вплоть до тридцатых годов... какого бы вы думали века? Нынешнего.
Судя по времени и масштабам, воздействие этого способа на землю поистине должно быть колоссальным. И. С. Михайлов, например, так оценивал это освоение: «Подсека — это коренная переделка ландшафта. Обмен веществ в лесном биогеоценозе катастрофически нарушается. Органическое вещество, находящееся в растениях и гумусе, выгорало и минерализовалось. Отсутствие органического вещества и щелочная реакция усиливали процессы вымывания. Можно предположить связь процессов оподзоливания с подсечным земледелием.
— То есть именно подсека сделала почвы этой зоны такими, какие они сейчас есть?
— По этому размышлению — так. Правда, есть и другая точка зрения. Не мог человек — тогдашний — с его небольшими силами осветлить леса на больших участках. Это сам лес делал почву подзолистой. То есть в самой природе шел все время процесс оподзоливания, ведь и заброшенные пашни тоже покрывались лесом. Бросать же их приходилось часто — лишь первые два-три года при подсеке давали хороший урожай.
А главное, подсечный способ земледелия не мог ни совершенствоваться, ни улучшаться. Только постоянная посевная площадь дает возможность интенсифицировать земледелие. И в XVI— XVII веках подсека уступает господствующее положение паровой системе обработки. Это был огромный шаг вперед. Если до этих пор мы не встречаем в исторических документах какой-либо внятной характеристики земель, то теперь она появляется. Земли делятся на «добрые», «средние», «худые» и «добре худые». Это уже достаточно тонкий анализ почв.
— И можно понять, что имелось в виду?
— С известной относительностью. Научный интерес к почвам, к земле день ото дня становится только больше. И будет расти. В истории же образования почвы таится не только ее нынешний день, но и завтрашний тоже. Незначительных вещей тут просто не существует. В какой-то период можно лишь недопонимать эту значительность или не уметь в нее проникнуть из-за нехватки материала, но стремиться проникнуть, конечно же, нужно. Похоже, добрыми назывались наносные иловатые почвы — очень редкие в Нечерноземье. Средние — это суглинистые и песчано-глинистые. А уж болотистые, подзолы и каменистые — это худые.
Впрочем, в разные времена и в различных районах могло быть и по-иному.
Например, на северо-западе очень высоко ценились «серые, легкие береговые земли с песком», а это суглиносупеси. Местное население очень выразительно называло их «жемчугом». Вообще надо сказать, что во многих крестьянских общинах хищническая эксплуатация пашни — без внесения удобрений — осуждалась и даже запрещалась, а количество вносимого навоза колебалось в довольно больших пределах.
Но лес в Нечерноземье продолжал редеть — превращение его в культурную пашню государством только поощрялось. Так было до 1888 года, когда русское правительство приняло «Положение о сбережении лесов».
— У этого «Положения» был один существенный недостаток. Оно составлялось чисто теоретическим путем. Эта умозрительность не учитывала целого ряда местных нужд и условии. И лесистость многих губерний продолжала снижаться...
Вернемся к вашим работам, Владимир Васильевич. Для более глубокого изучения аграрного освоения вы выбрали три ключевых участка в Ярославской области. Почему именно в ней?
— Во-первых, там вот уже два десятилетия Лаборатория лесоведения АН СССР ведет комплексные биогеоценотические исследования природы леса. А главное, эта область занимает срединное положение в Нечерноземье, она как бы эталон всего происходящего.
Каковы же результаты?
Мы поняли, что интенсивность освоения лесных земель зависела здесь не столько от природных условий — они в общем довольно близки между собой, сколько от конкретных социально-экономических условий. А это промышленные нужды и не в последнюю очередь степень населенности. Поэтому где-то лес был оттеснен даже с рыхлых сыпучих песков по берегу Волги. То есть тот лес, который и невыгодно и попросту нельзя трогать. В других же местах, где природные условия как раз позволяли расширение сельскохозяйственных угодий, освоено было всего-навсего десять — пятнадцать процентов территории.
— В последние же десятилетия площадь сельскохозяйственных угодий в Нечерноземье просто уменьшилась. Почему?
— Как я уже говорил, аграрное освоение шло чаще всего стихийно. И все-таки ценой огромных усилий в Нечерноземье удалось накопить довольно большой пахотный фонд. Однако весь он состоит из мелких участков, и группируются они вокруг небольших деревень. В настоящее время среднее по величине хозяйство располагает примерно тремя — пятью тысячами гектаров пашни. Площади же отдельных участков в Ярославской области колеблются приблизительно от трех до одиннадцати гектаров. У хозяйства, как правило, сотни таких «лоскутов» пашни, иные даже меньше гектара. А весь комплекс сельскохозяйственных машин совершенно не рассчитан на обработку таких мелких участков. Поэтому они продолжают зарастать.
За двадцать четыре года (1950— 1974) в Нечерноземье площадь пашни уменьшилась на два миллиона гектаров, сенокосов — более чем на три миллиона, пастбищ — на полмиллиона. Особенно трудно сохранить те небольшие пастбища, что разбросаны прогалинами в лесу, ведь никакую технику там просто не применить.
Любопытна, кстати сказать, память земли. Борозды, однажды проведенные по ней, сохраняются в лесах в течение нескольких сотен лет. У таких почв совсем иная дренированность. И, конечно же, надо это учитывать при изучении типов лесных биогеоценозов и при решении вопросов более рационального использования каждого участка лесных земель. А наши работы позволяют сделать вывод, что в центральных, густонаселенных с давних времен районах значительная часть лесных площадей уже использовалась в земледелии.
То есть получается, что лесов становится не только не меньше, но даже больше.
И экологически это даже неплохо, к тому же лес — это будущая древесина.
Но лес лесу рознь.
Да, в Нечерноземье спелые хвойные леса рубили очень интенсивно. Вырубки же зарастали малоценными породами — осиной, ольхой и кустарником. По данным 1981 года таких заросших площадей было около семи миллионов гектаров. Да еще пять с лишним миллионов гектаров пустырей, прогалин, гарей или уже погибших насаждений. А при существующей ныне практике лесовосстановительных работ площадь малоценных лесов будет только увеличиваться.
— Что же делать? Вы, например, пишете: «Согласно нашим исследованиям, существенной корректировки процесса территориального перераспределения лесных и сельскохозяйственных угодий не было за всю историю существования службы землеустройства».
Да, очень назрела необходимость такого перераспределения. Ведь по меньшей мере странно, когда при нехватке пашни лучшие земли зарастают плохим лесом. Тут двойная неразумность, хотя и одной вполне бы хватило, чтобы начать что-то предпринимать. И, конечно же, во всех конкретных случаях нужны еще специальные и тщательные исследования. Ими-то и надо заниматься.